Неточные совпадения
Вчерашнего дни я…» Ну, тут уж пошли дела семейные: «…
сестра Анна Кириловна
приехала к нам с своим мужем; Иван Кирилович очень потолстел и всё играет на скрипке…» — и прочее, и прочее.
— Уж будто вы не знаете,
Как ссоры деревенские
Выходят?
К муженьку
Сестра гостить
приехала,
У ней коты разбилися.
«Дай башмаки Оленушке,
Жена!» — сказал Филипп.
А я не вдруг ответила.
Корчагу подымала я,
Такая тяга: вымолвить
Я слова не могла.
Филипп Ильич прогневался,
Пождал, пока поставила
Корчагу на шесток,
Да хлоп меня в висок!
«Ну, благо ты
приехала,
И так походишь!» — молвила
Другая, незамужняя
Филиппова
сестра.
— Успокой руки, Гриша, — сказала она и опять взялась за свое одеяло, давнишнюю работу, зa которую она всегда бралась в тяжелые минуты, и теперь вязала нервно, закидывая пальцем и считая петли. Хотя она и велела вчера сказать мужу, что ей дела нет до того,
приедет или не
приедет его
сестра, она всё приготовила
к ее приезду и с волнением ждала золовку.
К этому еще присоединилось присутствие в тридцати верстах от него Кити Щербацкой, которую он хотел и не мог видеть, Дарья Александровна Облонская, когда он был у нее, звала его
приехать:
приехать с тем, чтобы возобновить предложение ее
сестре, которая, как она давала чувствовать, теперь примет его.
Одна из них приходилась, впрочем, теткой лишь
сестре Агафье Ивановне; это была та бессловесная особа в доме ее отца, которая ухаживала за нею там вместе с
сестрой, когда она
приехала к ним туда из института.
Но вот наконец его день наступил. Однажды, зная, что Милочка гостит у родных, он
приехал к ним и, вопреки обыкновению, не застал в доме никого посторонних. Был темный октябрьский вечер; комната едва освещалась экономно расставленными сальными огарками; старики отдыхали; даже
сестры точно сговорились и оставили Людмилу Андреевну одну. Она сидела в гостиной в обычной ленивой позе и не то дремала, не то о чем-то думала.
Мать моя была католичка. В первые годы моего детства в нашей семье польский язык господствовал, но наряду с ним я слышал еще два: русский и малорусский. Первую молитву я знал по — польски и по — славянски, с сильными искажениями на малорусский лад. Чистый русский язык я слышал от
сестер отца, но они
приезжали к нам редко.
Ее это огорчило, даже обидело. На следующий день она
приехала к нам на квартиру, когда отец был на службе, а мать случайно отлучилась из дому, и навезла разных материй и товаров, которыми завалила в гостиной всю мебель. Между прочим, она подозвала
сестру и поднесла ей огромную куклу, прекрасно одетую, с большими голубыми глазами, закрывавшимися, когда ее клали спать…
Это давеча всё у Ганечки было: я
приехала к его мамаше с визитом, в мое будущее семейство, а там его
сестра крикнула мне в глаза: «Неужели эту бесстыжую отсюда не выгонят!» — а Ганечке, брату, в лицо плюнула.
Детей Дросиды Ивановны недавно разрешено родным покойного Вильгельма взять
к себе на воспитание с тем, чтоб они назывались Васильевыми. В августе
приезжала сестра его Устинья Карловна Глинка и повезла их в Екатеринбург, где она гостит у Владимира Андреевича. Она теперь хлопочет, чтоб сюда перевели М. Кюхельбекера из Баргузина. Это будет большое утешение для Дросиды Ивановны, которая поручает тебе очень кланяться.
Среди дела и безделья незаметным образом прошло время до октября. В Лицее все было готово, и нам велено было съезжаться в Царское Село. Как водится, я поплакал, расставаясь с домашними;
сестры успокаивали меня тем, что будут навещать по праздникам, а на рождество возьмут домой. Повез меня тот же дядя Рябинин, который
приезжал за мной
к Разумовскому.
Иван великий предполагает на будущей неделе двинуться в Москву, там пробудет до 7-го числа — заберет
сестру свою вдову Бароццову, которая
к этому дню должна
приехать на чугунке, заберет и купчика Ивана малого и привезет их
к 8-му в Марьино, где жена состряпает именинный пирог. Ване можно уехать, потому что гут скопилось несколько праздничных дней. — Он тоже состоит под охраной Иоанна-богослова.
В Петербурге навещал меня, больного, Константин Данзас. Много говорил я о Пушкине с его секундантом. Он, между прочим, рассказал мне, что раз как-то, во время последней его болезни,
приехала У.
К. Глинка,
сестра Кюхельбекера; но тогда ставили ему пиявки. Пушкин просил поблагодарить ее за участие, извинился, что не может принять. Вскоре потом со вздохом проговорил: «Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского!»
Странный человек Кучевский — ужели он в самом деле не будет тебе отвечать, как бывало говаривал? Мне жаль, что я его не навестил, когда был в Иркутске: подробно бы тебя уведомил об его бытье; верно, он хорошо устроился. Борисовы сильно меня тревожат: ожидаю от Малиновского известия о их
сестрах; для бедного Петра было бы счастие, если бы они могли
к ним
приехать. Что наш сосед Андреевич? Поговори мне об нем — тоже ужасное положение.
Коварная Александра успела уже за это время сбегать
к управляющему домом пожаловаться, что вот, мол,
приехал Лихонин с какой-то девицей, ночевал с ней в комнате, а кто она, того Александра не знает, что Лихонин говорит, будто двоюродная
сестра, а паспорта не предъявил.
— Что же мне отвечать отцу:
приедешь ты или нет? — заговорил первый Виссарион, обращаясь
к сестре.
Года с полтора тому назад, между горничною прислугою прошел слух, что
к полковнику
приедет погостить родная
сестра его, небогатая помещица, и привезет с собою
к Павлу братца Сашеньку.
Должности этой Пиколов ожидал как манны небесной — и без восторга даже не мог помыслить о том, как он, получив это звание,
приедет к кому-нибудь с визитом и своим шепелявым языком велит доложить: «Председатель уголовной палаты Пиколов!» Захаревские тоже были у Пиколовых, но только Виссарион с
сестрой, а прокурор не
приехал: у того с каждым днем неприятности с губернатором увеличивались, а потому они не любили встречаться друг с другом в обществе — достаточно уже было и служебных столкновений.
— Сейчас я от
сестры письмо получил, — сказал он, — она пишет, что будет так добра —
приедет гостить
к нам.
Уверили Крутицына, что
к Прозорову
приехала сестра, богатая наследница, которая до того влюблена в него, Крутицына, что его только и спит и видит.
— Покорно благодарю вас, Эмилий Францевич, — от души сказал Александров. — Но я все-таки сегодня уйду из корпуса. Муж моей старшей
сестры — управляющий гостиницы Фальц-Фейна, что на Тверской улице, угол Газетного. На прошлой неделе он говорил со мною по телефону. Пускай бы он сейчас же поехал
к моей маме и сказал бы ей, чтобы она как можно скорее
приехала сюда и захватила бы с собою какое-нибудь штатское платье. А я добровольно пойду в карцер и буду ждать.
— То есть не по-братски, а единственно в том смысле, что я брат моей
сестре, сударыня, и поверьте, сударыня, — зачастил он, опять побагровев, — что я не так необразован, как могу показаться с первого взгляда в вашей гостиной. Мы с
сестрой ничто, сударыня, сравнительно с пышностию, которую здесь замечаем. Имея
к тому же клеветников. Но до репутации Лебядкин горд, сударыня, и… и… я
приехал отблагодарить… Вот деньги, сударыня!
— Ах, это вы!.. Вот кто
приехал! — произнесла как бы с удивлением Муза, но вряд ли она искренно удивилась. — Подождите тут, я предуведомлю об вас мамашу и Сусанну! — присовокупила она, но и тут ей, кажется, предуведомлять было не для чего, — по крайней мере Сусанну, — потому что та, услыхав от
сестры, кто
приехал, не выразила никакого недоумения касательно приезда неожиданного гостя, а сейчас же и прежде всего пошла
к Егору Егорычу.
Егор Егорыч вздохнул и печально мотнул головой: ему живо припомнилась вся эта минувшая история, как
сестра, совершенно несправедливо заступившись за сына, разбранила Егора Егорыча самыми едкими и оскорбительными словами и даже просила его избавить от своих посещений, и как он, несмотря на то, все-таки
приезжал к ней несколько раз, как потом он ей писал длинные письма, желая внушить ей все безумие подобного отношения
к нему, и как на эти письма не получил от нее ни строчки в ответ.
— Вот что, Дыма, — сказал Матвей, отрываясь от своих горьких мыслей. — Надо поскорее писать письмо Осипу. Он здесь уже свой человек, — пусть же советует, как сыскать
сестру, если она еще не
приехала к нему, и что нам теперь делать с собою.
Софья Николавна перепугалась, что так небережно поступают с ее бесценным сокровищем, а повивальная бабка испугалась, чтоб новорожденного не сглазил немец; она хотела было его отнять, но Клоус буянил; он бегал с ребенком по комнате, потребовал корыто, губку, мыло, пеленок, теплой воды, засучил рукава, подпоясался передником, сбросил парик и принялся мыть новорожденного, приговаривая: «А, варваренок, теперь не кричишь: тебе хорошо в тепленькой-то водице!..» Наконец, прибежал не помнивший себя от восхищения Алексей Степаныч; он отправлял нарочного с радостным известием
к Степану Михайлычу, написал письмо
к старикам и
к сестре Аксинье Степановне, прося ее
приехать как можно скорее крестить его сына.
— Передай ему завтра пораньше, — сказал я, — что
к нему из Варшавы
сестра приехала. Прощай.
— Перестанет!.. Не для тебя я сына родил. У вас тут дух тяжелый… скучно, ровно в монастыре. Это вредно ребенку. А мне без него — нерадостно. Придешь домой — пусто. Не глядел бы ни на что. Не
к вам же мне переселиться ради него, — не я для него, он для меня. Так-то.
Сестра Анфиса
приехала — присмотр за ним будет…
Извозчичья карета, нанятая с вечера,
приехала в семь часов утром. Дашу разбудили. Анна Михайловна то бросалась
к самовару, то бралась помогать девушке одевать
сестру, то входила в комнату Долинского. Взойдет, посмотрит по сторонам, как будто она что-то забыла, и опять выйдет.
— Насилу ты,
сестра,
приехала! — закричал Ижорской, идя навстречу
к Лидиной. — Ступай, матушка, в гостиную хозяйничать, вон кто-то уж едет.
— Вы
к сестре по делу вашему, конечно,
приехали? — спросил он князя.
Возвратясь домой, Волынцев был так уныл и мрачен, так неохотно отвечал своей
сестре и так скоро заперся
к себе в кабинет, что она решилась послать гонца за Лежневым. Она прибегала
к нему во всех затруднительных случаях. Лежнев велел ей сказать, что
приедет на следующий день.
На другой день Волынцев с
сестрою приехал к обеду. Дарья Михайловна была всегда очень любезна с ним, и на этот раз она особенно ласково с ним обращалась. Наталье было невыносимо тяжело; но Волынцев так был почтителен, так робко с ней заговаривал, что она в душе не могла не поблагодарить его.
Я не стану распространяться о том, как устроивала свое городское житье моя мать, как она взяла
к себе своих
сестер, познакомилась с лучшим казанским обществом, делала визиты, принимала их, вывозила своих
сестер на вечера и на балы, давала у себя небольшие вечера и обеды; я мало обращал на них внимания, но помню, как во время одного из таких обедов
приехала к нам из Москвы первая наша гувернантка, старуха француженка, мадам Фуасье, как влетела она прямо в залу с жалобою на извозчиков и всех нас переконфузила, потому что все мы не умели говорить по-французски, а старуха не знала по-русски.
Лупачев. Послушай,
сестра! что за дама
приехала к тебе вчера поздно вечером?
К приезду дедушки в дом съезжались ближайшие родные: два его племянника Петр и Иван Неофитовичи и родная племянница Анна Неофитовна. Любовь Неофитовна, по отдаленности места жительства,
приезжала только крестить моих братьев и
сестер вместе с дядею Петром Неофитовичем.
Старик, очевидно, передал заведывание хозяйством в руки старшего сына Дмитрия Михайловича, который по временам тоже
приезжал к нам в гости и нередко с двумя
сестрами смолянками: Анной и Варварой Михайловнами.
В то время, я помню, в гости
к сестре Анюте
приезжала с гувернанткой дочь Никитина, Лиза, которая подарила Анюте прелестную восковую куклу, открывавшую и закрывавшую глаза.
Действительность иногда бывает неправдоподобнее всякого вымысла. Такою оказалась развязка нашего полудетского романа. Только впоследствии я узнал, что ко времени неожиданной смуты так же неожиданно
приехал в Москву чиновник из Петербурга и проездом на Кавказ,
к месту своего назначения, захватил и
сестру свою Елену Григорьевну. Впоследствии я слышал, что она вышла там замуж за чиновника, с которым, конечно, была гораздо счастливее, чем могла бы быть со мною.
Сначала они будто отправились
к северу вместе, но на дороге расстались: Брянчанинов поехал в Петербург, где пребывание его казалось очень опасным, потому что он тут беспрестанно рисковал попасть в глаза императору, а Чихачев
приехал к своей
сестре Ольге Васильевне, по мужу Кутузовой.
Но мечты прерывались, его то звали
к матери, то
приезжала тетка или
сестра и заставляли его рассказывать, что делала и как себя чувствовала старуха в продолжение двух дней и не хуже ли ей?
Весьма естественно, что в настоящем своем положении Бешметев не был спокоен: он чувствовал невыносимую тоску, грусть и скуку; заниматься ему почти не давали, потому что то кликали
к матери, то
приезжала тетка или
сестра, да, кажется, и сам он был не слишком расположен
к деятельности.
Девочки заметили, что Володя, всегда веселый и разговорчивый, на этот раз говорил мало, вовсе не улыбался и как будто даже не рад был тому, что
приехал домой. Пока сидели за чаем, он обратился
к сестрам только раз, да и то с какими-то странными словами. Он указал пальцем на самовар и сказал...
Приехав к святкам домой, я увидел Тетясю и меньше обратил на нее внимания, нежели на маменькин самовар. Не знаю, наружность ли Тетяси была так обыкновенна или судьба моя не пришла, только я видел ее и не видел, смотрел на нее и не смотрел. Она была с моими
сестрами, с которыми я, по причине различных занятий, редко видался, исключая Софийки, которую я обучал играть на гуслях и петь кантики.
Неужели она, в день своего рождения,
приехала звать
к себе его и
сестру?
Наконец, на пятые сутки притащились мы в Москву. Натурально, сначала все
приехали к нам. Гоголь познакомил своих
сестер с моей женой и с моим семейством и перевез их
к Погодину, у которого и сам поместился. Они занимали мезонин: на одной стороне жил Гоголь, а на другой его
сестры.
Я обнял Гоголя, сказал ему, что мне необходимо надобно ехать, и просил, чтобы завтра, после обеда, он зашел ко мне или назначил мне час, когда я могу
приехать к нему с деньгами, которые спрятаны у моей
сестры; что никто, кроме Константина и моей жены, знать об этом не должен.
Приехав в Москву, я не застал его: он с Марьею Виссарионовною и с маленькими
сестрами уехал в деревню, а Лидия с мужем жила в Сокольниках; я тотчас же
к ним отправился. Они нанимали маленький флигель; в первой же после передней комнате я увидел Лидию Николаевну, она стояла, задумавшись, у окна и при моем приходе обернулась и вскрикнула. Я хотел взять у ней ручку, чтобы поцеловать; она мне подала обе; ей хотелось говорить, но у ней захватывало дыхание; я тоже был неспокоен.
Михайло Иваныч. Да-с, если вы говорите насчет времени, так время, конечно, ничего: месяц, два что такое! — подождать можно; но вы возьмите и мое положение:
приехал через пять лет воспользоваться деревенскими удовольствиями и вдруг вижу, что
сестра умирает… Отчего же умирает?.. От неблагодарности. Это, как хотите, могло взорвать всякого благородного человека, и особенно с моим огневым характером. Я должен прямо сказать: я шел
к вам на смерть.
Теперь, когда мы
приехали на каникулы,
к нам с Фроимом и Маней, его
сестрой, пришла и смуглая девочка, в которой я не сразу признал Васину внучку. Она держалась с нами несколько застенчиво и не дичилась только Фроима, который обращался с нею с ласковой фамильярностью.